Журнал "АНИВ"

№2 (23)2009

Слава Степанян

Со Славой Степаняном мы знакомы уже несколько лет. Наши встречи затягивались надолго – ведь ко всем его талантам нужно прибавить еще и талант замечательного рассказчика. Теперь мы готовы представить плоды наших бесед на суд читателя.

Армен Хечоян

Образы детства

Родился я 3 мая 1962 года под библейской горой Арарат, в селе Джанфида Армавирского района, селе фидаинов, которые во время Геноцида армян спасли огромный участок Араратской долины от турок. Я – второй ребенок, моя старшая сестра еще до моего рождения утонула в одном из притоков Аракса. Из семерых детей только я родился не в самом селе, а в городе – в Армавире. Когда мама пришла в себя после родов, обнаружилось, что ребенка нет – украли. Мама подняла в роддоме панику. Проходит несколько дней, и меня вручают ей: «Наверное, это ваш». Она восприняла это как должное, и с того дня я ребенок нашей семьи, но точно ли я был тем самым ребенком, до сих пор никто не знает, кроме Бога. Папа писал тогда из тюрьмы разгневанные письма по поводу пропажи ребенка. Я отца по-человечески не видел. Я родился – он сидел в тюрьме, пошел в школу – он снова сидел. Первый раз сидел из-за того, что избил председателя колхоза, который над ним издевался. Отец работал кузнецом и его прозвали Железным Ашотом (Ашот Еркат)… Собралась родня, как принято было тогда в 60-х в армянских селах, и стали решать, как назвать ребенка. Все, естественно, предлагали армянские имена. Мой дядя в то время служил в армии в Свердловске. И оттуда отправил телеграмму на имя моего отца: «Ашот, если вы меня уважаете, назовите сына Славиком. Потому что в день его рождения русский парень Славик спас мне жизнь. Если хотите, чтоб ваш сын тоже стал спасителем, назовите Славиком». Они так и не разобрались, как правильно регистрировать: Слава, Вячеслав… Взяли и назвали Славиком. Мои воспоминания начинаются с возраста в несколько месяцев. Во время занятий по актерскому мастерству мы с моими студентами большое внимание уделяем памяти. Память – уникальное явление, о ней можно много говорить.
Помню, как вернулся наконец-то мой дядя, который служил в Свердловске. Это случилось, когда мне было 8-10 месяцев. Вокруг меня лежали подушки, чтоб я не упал с тахты. Папу только что выпустили...
Из огорода доносились веселые и счастливые голоса мамы и папы. Вдруг дверь открывается и заходит дядя. И я, сидя на подушках, понял, что родственная душа вошла в дом. Как сейчас вижу его шинель, рюкзак, папаху. Посмотрел на меня и говорит: «Из-за этого сопливого такое веселье?» Помню слово «сопливый » и его брезгливый взгляд. Возможно, мой образ не совпадал с его представлением о том, каким должен быть Славик. У нас с ним всегда было недопонимание.
В детстве со мной происходило что-то странное. Если в семье что-то случалось, я убегал из дому.
Первая история произошла, когда мне было всего четыре года. Моего младшего брата звали Арпиар. Из-за того, что отец сидел в тюрьме, в доме ощущался недостаток во всем. И сам дом был старый – с ердиком вместо окон. Лунный свет проходил через это отверстие, падал сверху вниз. Мама шила покрывало – посередине на нем сидел мой полуторагодовалый брат, прямо под лучом лунного света. Мы тоже помогали маме. И вдруг заходит соседка-старуха Ноем. Уникальная женщина, у меня с ней связано очень много воспоминаний. Если у меня в спектаклях есть какие-то мистические сцены, я все время вспоминаю Ноем. Дверь открывается, и она говорит моей матери: «Арпик, я, сидя у себя, почувствовала, что у тебя посереди дома ребенок голый играется и лунный свет падает прямо на него». – «Ну и что?» – «Ребенка могут унести khachkhi (злые духи). Я тебя предупреждаю, они могут ударить по спине ребенка и унести...» Так она сказала и ушла. Не помню – перенесла мама ребенка на другое место или нет. Утро, 5 часов, летом очень рано светало. Открываю глаза и слышу плач мамы. Она рвет волосы на голове, ударяет себя по коленям и плачет. Спрашиваю, что случилось. Подхожу, поднимаю одеяло и вижу красный след на спине Арпиара как пять длинных пальцев... Это невозможно забыть, до сих пор перед глазами: как мама была одета, где все лежало и эти пять длинных пальцев.
Тогда я первый раз убежал из дому. Вокруг деревни ничего не росло, одни солончаки и колючки. Целый день я там бродил, почему то решил, что я тоже виноват в случившемся. Мальчик, с которым мы играли, знал, где меня искать, и пришел позвать обратно. И я вернулся ночью домой, хотя не хотел идти… У нас в саду росли три абрикосовых дерева. Брат, сестра и я их делили между собой. Мое дерево было очень высоким, остальные два – поменьше, с них легко было собирать плоды. Однажды мама попросила: сынок, как вернешься со школы, поднимись на свое дерево и собери спелые абрикосы, что-бы я сделала джем. Я поднимаюсь на это дерево, набираю абрикосы. И вдруг замечаю, что в соседнем огороде в большом тазу купается моя соседка. Ей где-то 14 лет – моя ровесница. Она сидит в тазу голая, мать расчесывает ей волосы расческой из слоновой кости и напевает старинную армянскую песню. Слова песни не помню, но моя бабушка тоже ее пела. Я боюсь шелохнуться, чтоб не нарушить гармонии. Лучи солнца сверкают на ее мокрых прекрасных волосах, нежно касаются юных сосков… Это была моя первая встреча с красотой женщины, ни с чем не сравнимой красотой. Когда я учился в первом классе, папа в очередной раз вернулся домой и купил телевизор – «Рекорд-64». Первое, что мы увидели по телевизору, – фильм «01-99» с Фрунзиком Мкртчяном. Глядя, как мы хохочем, папа сказал мне: если будешь хорошо учиться, я все сделаю, чтобы ты поступил в театральный институт и стал актером. По его словам, именно с этого дня я начал очень успешно учиться. Но я помню, что перемены начались по другой причине. До третьего класса я был сорвиголовой – все учителя и ребята на меня жаловались. Ведь я рос на улице, практически без отца. Как сегодня помню свою учительницу по пению. Она меня посадила, а сама села на стол – в те времена это было вообще из ряда вон выходящим. И говорит мне: «Слушай, ты человек или нет? Ты образумишься или нет? Ты понимаешь, как тебя зовут? Понимаешь, что значит Славик?» Я, естественно, начал смеяться. Как имя может что-то значить? «Каждое имя что-то значит. Славик – это «слава». Ты должен заслужить свое имя». С этого момента меня как будто подменили, и в результате я окончил школу с одними пятерками. До сих пор руководствуюсь бабушкиными словами: то, что можно сделать сегодня, не оставляй на завтра.

Становление в профессии

Идею создания театра я вынашивал с самого детства. Моим друзьям, гонявшим мяч на спортивной площадке нашего села, я, наверное, казался белой вороной. Не могу сказать, что я был далек от спорта (у меня разряд по самбо, дзюдо), но мыслями и сердцем я был в таинственном, притягательном мире театра. Когда после школы я в 1979 году поступил на актерский факультет в Ереванский государственный художественно-театральный институт, никто особенно не удивился.
Нашим мастером и учителем был Ким Арзуманян, долгие годы проработавший художественным руководителем армянского телевидения. Потрясающий человек, настоящий мастер. Он ставил с нами шекспировскую «Комедию ошибок». Давал нам, будущим актерам, возможность общаться и работать с именитыми режиссерами. Коля Цатурян, режиссер из театра имени Сундукяна, поставил с нашим курсом «Колыбельную» Геворка Саркисяна. Рачья Капланян сделал с нами «Армянские эскизы» Вардкеса Петросяна, режиссер из театра им. Станиславского Офелия Ованнисян – «Собаку на сене» Лопе де Веги, Гамлет Оганесян – чеховскую «Свадьбу». Помню, как он пригласил на наш студенческий спектакль великого Смоктуновского и после спектакля устроил с ним интереснейшую встречу. После встречи Смоктуновский подозвал меня к себе и сказал: Сынок, я вижу, ты очень хочешь состояться. И написал на нашей афише: «Если хочешь состояться в искусстве – займись самопознанием». Эти слова стали для меня очень важным наставлением, я следую им до сих пор и передаю слова великого Актера своим ученикам. Мне повезло, что Ким Гургенович был моим мастером. Вначале он не видел во мне актера. Говорил: уходи, здесь не твое место, иди лучше на юридический или исторический. Видимо, просто хотел проверить, насколько я могу быть фанатом своего дела. Из нашего курса посвятили себя театру только трое: Фредерик Давтян – актер и директор театра имени Станиславского, Каринэ Джанджугазян – актриса театра hАмазгаин и я. Остальные разбрелись кто куда.
Увидев мою дипломную работу, Хорен Бабкенович Абрамян пригласил меня работать в театр имени Сундукяна. Но судьба распорядилась по-другому. Нас, четверых выпускников института, ждали в Тбилиси… В 1983 году по приглашению Министерства культуры Грузии мы поехали работать в Тбилисский государственный драматический театр им. С. Шаумяна – первый армянский профессиональный театр, созданный в Тифлисе в 1852 году Геворком Чмшкяном и Петросом Адамяном, чье имя он сейчас носит. Театр раньше назывался «Артистакан» («Артистический») и считался Майр-татрон – буквально «Театром-Матерью» (аналогично главный кафедральный собор города армяне называют Майр-тачар, Собор-Матерь. Прим. ред.). Для театра «Артистакан» тифлисские меценаты во главе с Манташевым в свое время построили замечательное здание, которое после советизации Грузии перешло к театру им. Ш. Руставели, а армянский театр был перенесен на Авлабар, густо населенный армянами.
Все, кто помнит Тбилиси 80-х, поймет молодого выпускника театрального вуза. Я просто влюбился в этот необыкновенный город, в его жителей. Могу перечислить замечательных людей, с которыми мне посчастливилось познакомиться и подружиться в Тбилиси, но об этом я уже рассказывал читателям журнала (см. «АНИВ № 1 (10), 2007 г.). Тбилиси подарил мне Великого Мастера, Учителя и Друга – Сергея Параджанова. Эта встреча и определила мою дальнейшую судьбу. Я работал актером в театре, снимался на киностудиях «Армен-фильм» и «Грузия-фильм». Мне посчастливилось исполнить роль Святого Георгия, Белого Всадника в фильме Параджанова «Ашик-Кериб», снятом по Лермонтову.
В незавершенном фильме «Исповедь» я одновременно играл и работал ассистентом режиссера. И Мастер однажды сказал мне: «Твое дело – режиссура, не теряй время и не спорь со мной». Благодаря Сергею Иосифовичу я влюбился в режиссуру. В 1997 году закончил режиссерское отделение Ереванского государственного института театра и кино. К сожалению, Сергей Иосифович не дожил до этого дня. Свой дипломный спектакль «Страсти по Арташесу» я поставил по одноименной пьесе, которую написал в со авторстве с С. Погосяном. Спектакль получил Премию Министерства культуры и Союза театральных деятелей Грузии «За лучший режиссерский дебют». И с тех пор актер я только в кино, а в театре только режиссер.

Рядом с Параджановым

Как-то Параджанов говорит: «Слушай, ты столько со мной общаешься, почему ты еще ничего гениального не сказал, не сделал? Я среди вас хожу, и вы от меня должны заразиться». Тогда я с ним поделился: «Сергей Иосифович, хочу поставить спектакль «Храбрый Назар». Изложил ему вкратце сказку. – «Не сможешь». – «Почему?» – «Потому что ты не видишь так, как нужно». – «Так я же еще ничего не рассказал». – «Разве ты должен рассказать, чтобы я сказал, что неправильно?» – «А как правильно?» –«Кадж Назар» только тогда можно правильно поставить, когда спектакль будет начинаться в тондире». И я сразу понимаю, что это гениально.
– «Сергей Иосифович, вы ведь не читали…» – «Но ты же мне пересказал». И смешно и грешно пытаться трактовать или объяснить этого человека. Он – гений! Я ежедневно убеждался в этом. Только он мог передать боль Армении, боль геноцида. Как-то он задумался, а потом сказал: «Знаешь, как можно показать этот ужас? Гора Арарат… Две бельевые белоснежные веревки на фоне горы… Армянская женщина, молодая мать радостно развешивает на одной из веревок детское белье… На другой веревке – она же со слезами на глазах вешает красный, кровавокрасный стручок перца… А между веревками бегает и резвится голенький малыш…» Точнее передать боль, мне кажется, невозможно. Я познакомился с ним в Тбилиси в 1983 году. Мы, молодые ребята из Армении, актеры, увидели его на проспекте Руставели с палкой в руках и последовали за ним. (По дороге он ворошил палкой все, что валялось на земле, в поисках чего-нибудь интересного – люди иногда выбрасывают какую-то мелочь, не понимая ее красоты.) Перед нами был Чудо-Человек или Человек-Чудо. И заглядевшись, мы вдруг оказались с ним лицом к лицу. Параджанов сказал: «Вечером приходите ко мне домой». Мы удивились: «Как? К Вам домой? Такое возможно?»
– Конечно, можно, вы же из Армении, вечером приходите... Мы все равно постеснялись. Решили, что он пошутил, и не пошли. Через два месяца в Доме кино был показ фильма «Пиросмани». К Параджанову приехали гости, не помню, из Италии или Франции. Видео тогда не было, чтобы показать им фильм – пришлось ему договориться в Доме кино, чтобы устроили маленький показ, примерно для пятидесяти человек. Мы узнали и побежали туда. Сели подальше, на балконе, чувствовали, что он может узнать нас и отругать. Но от его зоркого глаза невозможно было спрятаться. Он заметил нас и крикнул через весь зал: «Эй, hайер! Вы что себе позволяете? Все ко мне просятся, вам говорят, приходите ко мне домой, а вы не хотите прийти?» Мы робко подошли к нему. Он говорит мне: «Эрыванци, иди сюда». – «Мы постеснялись, подумали, что вы шутите». – «Правда? Нет, я не шутил, я серьезно говорил». С тех пор я не бывал у него только тогда, когда ездил на съемки в Ереван. А так ходил каждый день с 1983 по 1990 год. Разве можно было не ходить? Параджанов меня впустил в свой мир, и я стал свидетелем уникальных бесед, споров с такими мастерами культуры, как В. Анджапаридзе, Р. Стуруа, Р. Чхиквадзе, С. Чиаурели, Ф. Довлатян, А. Явурян, Т. Гуэрра, М. Мастроянни, А. Абдулов, О.Янковский, А. Демидова, Ф. Саган и многие другие.
Только однажды я по молодости на него обиделся (сейчас даже не вспомню, за что) и целый месяц не появлялся у него дома. И каждый день во время репетиции какой-то курд заходил в театр, где я работал, и спрашивал: «Где Славик? Параджанов его зовет!» А я не ходил, психовал – смешно, не правда ли? Удивлялся, зачем я ему нужен. Параджанов говорит: «Ты ребенок, не поймешь». Мне тогда было 23 года. «Почему не пойму?» – «Ты мне нужен, знаешь, для чего? Я тебе каждый вечер что-нибудь расскажу и буду смотреть в твои глаза – мне больше ничего не надо. Мне нужна твоя реакция». Он был прав, тогда я этого не понимал. Не понимал до тех пор пока у меня не появились студенты, пока я сам не стал работать с молодежью, рассказывать, глядя в эти наивные глаза. Вы знаете, что это такое – наивные глаза? Это самая лучшая лакмусовая бумага. Иногда он смеялся надо мной, иногда восхищался. Может, я был для него фильтром или чем-то в этом роде. С таким наслаждением он рассказывал о своих сумасшествиях. Говорил, что больше ни с кем так не может делиться. И когда он после этого назвал меня другом, я понял, что он не шутит. А мне ничего больше и не было нужно. Я приходил в дом только ради Сергея Иосифовича, потому что он оставался один-одинешенек, и мало кто додумывался принести ему мацони, хлеб. Ему ведь трудно было, он болел. А ухаживать мало кто хотел. Наши общие друзья и знакомые удивлялись: «Ты же так близок был с ним, почему ты от него ничего не брал?» Ведь каждая его работа – это большие, серьезные деньги. В моей коллекции, конечно, есть параджановские работы, их несколько – те, что он дарил на дни рождения. Но ведь очень многое он раздавал просто так. Дарил, когда кто-то делал для него что-то хорошее, не любил оставаться в долгу. Допустим, он говорит: «Сегодня ко мне приезжает Кайдановский. Давай приберем этот дом». И мы вместе работаем: он полы моет, я чищу столы, мою тарелки и т.д. Потом он приносит ковер: «Это тебе». Персидский ковер XIX века. «Да вы что?» – «Вот так, дают – бери». – «Как, я не могу...»
Бывало и так. К двенадцати или часу ночи, когда все ушли - ночное небо, тишина, соседи уже спят, – он тихо говорит: «Славик, давай поедем к Виктору». Виктор Джорбенадзе был членом Союза архитекторов – умнейший человек, с энциклопедическими знаниями, таких редко можно встретить. Давние друзья, они с Параджановым подолгу сидели, спорили. Это были уникальные моменты. Виктор жил на Авлабаре, прямо перед театром, а Сергей Иосифович на улице Коте Месхи. Пешком мы туда добирались за 15-20 минут, а обратно возвращались очень быстро, Джорбенадзе подвозил нас на своей «Ниве». Это у Параджанова не было ни телевизора, ни машины, а у Виктора было все.
Помните, Феллини однажды сказал: «Самое дорогое на сегодня – идея». Параджанов мало с кем считался, когда излагал свои идеи, а с Виктором считался. Однажды Параджанов говорит: «Я сегодня на улице нашел мою Магуль Мегери, мою героиню из Ашик Кериба! У нее ресницы длинные, как старинные вилки, глаза – как миндаль, груди – как шамам…» Пока Виктор лично не подтвердил, что ресницы у девушки, действительно, как старинные вилки, глаза – как миндаль, груди – как шамам, и не дал добро, Сергей не решился ее снимать, он считался с его мнением. Когда у меня родился сын, Параджанов сказал: «Слава, пойдем к Виктору, пусть он, как грузин, лопнет от злости, что еще один армянин родился в Тбилиси». В детстве у меня были большие комплексы из-за имени, и я решил назвать сына настоящим армянским именем. Вначале хотел дать имя своего отца – Ашот, но из суеверия передумал и назвал Тиграном. Поехали мы к Джорбенадзе, Сергей кричит: «Виктор, выходи, у нас сегодня праздник. У Славика сын родился, а у меня крестник!!!»
Виктор без особых эмоций говорит мне: «Ну, поздравляю, и как ты его назвал?» Сергей за меня отвечает: «Назвал его самым настоящим армянским именем! Вот так тебе: еще один армянин родился!» – «И какое это самое настоящее армянское имя?» Я говорю: «Тигран». – Джорбенадзе усмехается: «Ну, ты молодец. Разве Тигран армянское имя?» И начинает мне рассказывать, что Арташесиды были из Персии, значит Тигран – это персидское имя. И потом не унимался: «Слава, этот Тигран II пришел и извратил армянскую психологию». «Почему извратил?» – спрашиваю я в недоумении. Виктор не без иронии отвечает: «Не будь его, армяне, наверное, нормально жили бы, а из-за Тиграна они до сих пор не могут успокоиться, что Армения не от моря до моря». Внимательно понаблюдав за нашим разговором, Параджанов вдруг многозначительно заключил: «Пошли! Он нам завидует!»
Ничтожествам было трудно рядом с ним. Он вслух говорил, что за рулем неграмотные люди, и этого ему не могли простить... «Ну что мне сказать про министра культуры Украины? Приходит ко мне в мастерскую, видит, что я готовлюсь к съемкам нового фильма, там стоят раздетые девушки с округлыми формами. И говорит мне: «Да, Сергей, я думал у тебя хороший вкус, что за девушек ты выбрал?» Я ему отвечаю: «Это Майо, понимаешь, Майо». А он понимает по-своему и отвечает: «Ладно-ладно, никто у тебя не отнимает, твое». Понимает на уровне своей безграмотности, не может сообразить, что я говорю о скульпторе».
Конечно, Параджанов пользовался фантастическим успехом у женщин, в годы работы в Киеве все самые красивые девушки Украины принадлежали ему. Власть хотела не просто посадить его, а уничтожить. Облить грязью его имя, его мировую славу. Но не оставляла попыток как-то использовать великого режиссера. Хотя Параджанова судили, тправляли на зону, не давали работать так, как он хотел, но в то же время советская власть не могла не понимать его авторитета в мировом кино и надеялась использовать этот авторитет в своих целях, заставить снимать идеологически необходимые фильмы. Как-то очередной раз его убеждали снять фильм про войну. Помню, он говорил: «Они дураки, они не понимают, что на фильм про войну не нужно больших денег. Можно снять всего три минуты». И рассказал такую красивую новеллу: «Сорок третий год. Блокада, Ленинград, зима. Улица, ветер, пурга. Ходит часовой: раз-два, раз-два стучат его шаги по замерзшей улице. И вдруг из одного подъезда выбегает мужчина, держа что-то в руках. Блокада, холод, голод – тогда строжайше каралось мародерство. Часовой увидел человека, который бежит, прижимая что-то к груди. «Стой, стрелять буду!» Человек бежит. «Стой!» Человек бежит. Предупредительный выстрел в воздух. Он все равно бежит. Солдат стреляет в цель, и человек падает. Солдат подходит, переворачивает его на спину, а у человека в руках кислородная подушка, он спешил спасти жизнь ребенку. Сорок третий год… Конец». Когда Параджанова выпустили из лагеря на свободу, я был свидетелем его трагедии. Мало кто знал, что он пережил и как это сказалось на нем, какому моральному и физическому давлению его целенаправленно подвергали в лагере, пытаясь раз и навсегда сломать. Я своими глазами видел его красную кожу, не раз ошпаренную кипятком. Он очень переживал, боялся оставлять свои коллажи, работы в Грузии, говорил: «В эти ужасные времена все в пух и прах разнесут, разбросают, раздарят, как в свое время поступили с Карапетом Григоряном, многими другими армянскими художниками». Он чувствовал, что все нужно перенести в Армению, в Ереван: «Только Армения это сохранит». Как он говорил, все так и получилось: «Родился в Тбилиси, жил на Украине, умер на Родине».
Ему предложили создать его дом-музей в Армении. Идея исходила из Еревана, хотя первые лица республики не понимали значения Параджанова и очень отрицательно, даже презрительно, к нему относились. Когда возникла идея, Параджанов, естественно, согласился. Было очень непросто такие работы и в таком количестве вывозить из Грузии. Организовали первую выставку, потом эти работы назад не вернулись, остались в Ереване. Следом вторую выставку – то же самое. Последние работы перевозили, когда он уже болел, терял сознание, не узнавал людей. Всего в музее удалось собрать 1 200 работ. А сколько он еще раздарил! Он был самым щедрым человеком в мире! Когда приехал Ив Сен-Лоран со своей свитой, он на коленях поднялся к Параджанову по наружной железной лестнице на второй этаж. И ждет. Параджанову говорят: «Приехал Ив Сен Лоран. Он считает вас великим художником». – «Да ладно… Пусть скажет, что он хочет». – «Вы все-таки обратите на него внимание, это великий мастер». – «Иф – великий? А я тогда кто?» И тут ему кто-то сбоку шепотом сказал нужное слово: «Сергей Иосифович, он миллионер». И как будто чудо произошло: – Что ты говоришь?.. Иф, Иф, мой хороший, Иф, мой дорогой! Спрашивает у переводчика: «Чего он хочет?» – «Он на два дня приехал в Тбилиси. Видел костюмы в Ваших фильмах, под большим впечатлением от Ваших работ. Сможете сделать для него один или два рисунка?» – «Пожалуйста, прямо сейчас». – «Может быть, не стоит прямо сейчас, а то он подумает, что это несерьезно». – «Ладно, пусть утром зайдет и заберет».
Проводили Сен-Лорана, меня Параджанов отправил в магазин купить ему альбом для рисования в двенадцать листов. На обложке он сделал коллаж из кожи и меха. И начал рисовать… Такие рисунки, такие костюмы он сотворил за одну ночь. Утром рано, где-то к 9 -10 часам, пришел Сен-Лоран. Сергей Иосифович ему торжественно открыл дверь и говорит: «Пожалуйста, заходите». Тот зашел, обошел вокруг большого круглого стола под огромной антикварной люстрой, к которой у Параджанова были прицеплены елочные игрушки. Стол был покрыт ковром – к этому ковру тоже были прикреплены по краям какие-то железки, и он уже превратился в скатерть. На столе лежал альбом, и этот человек стоял и очень долго смотрел. «Этот коллаж вы сделали за одну ночь?» – «Да, а что?» – «Это гениально, потрясающе! Какие сочетания цветов, какая гармония, какое мышление!» – «Он издевается надо мной, что ли? Пусть смотрит дальше!» –«Как, еще есть? За одну ночь?!»
Пока Сен-Лоран смотрел, у него уже стекла очков запотели. – Надоел он мне, – говорит Параджанов. – Скажи, пускай мне вот такого цвета что-нибудь подарит (и показывает на золотую цепь у него на шее). В Париже миллионы в банке имеет, на шее такое золото носит, а мне только «маэстро, маэстро» говорит. Переводчик еще не успел перевести, а Ив Сен-Лоран уже догадался, что речь о цепи, которая у него на шее, снял и подарил ее. Потом эту золотую четырехметровую цепь Параджанов подарил Додо Абашидзе на премьере фильма «Сурамская крепость». Выходят на сцену Додо и Сергей. И прямо со сцены Параджанов заявляет: «Вот вы говорите, что грузины очень помогли Сергею фильм сделать – он долго не снимал, а теперь наконец-то снял. Молодцы. Но грузины могут быть такими молодцами, как я, армянин Параджанов? Вот скажите, какой грузин позволит себе подарить четырехметровую золотую цепь, снятую с шеи самого Сен-Лорана, своему другу-грузину? А я подарил». В зале аплодисменты. Тогда Параджанов с Сен-Лорана все снял – и золотой браслет, осыпанный драгоценными камнями, и кожаные вещи, и все, что у него с собой было. Старые туфли свои отдал ему: давай обменяемся, как друзья-братья, мы же гениальные. Я твои гениальные туфли одену, а ты – мои гениальные. Обменялись всем, чем только можно было. И Сен-Лоран зовет его в Париж: то, что я здесь дал, это мелочь, вот там будет другое дело.
Когда Параджанов вернулся из Парижа, следом прибыло четыре контейнера подарков. Одежда женская, мужская, сувениры и пр. Все четыре комнаты у него дома были забиты этими вещами. И он раздавал их: это твоей теще, это твоей соседке и т.д. Даже не заметил, как свои вещи заодно отдал. Вечером сидит дома в одних трусах, кричит: «Где мои штаны? В чем теперь я буду ходить?» Все уносили, ничего дома не оставалось.
Параджанов был совершенно неземным, космическим... Это другое мышление – несюжетное, необъяснимое. Ассоциации, иное миропонимание. Он находился не здесь, он жил в другом пласте, ином измерении. Там другое происходит. Это не армянский язык и не грузинский. Это язык Человека. Как язык музыки Баха, Бетховена или Чайковского.
Он понимал свое величие, осознавал свою гениальность, но при этом хотел убеждаться в ней снова и снова, спрашивая об этом даже у соседского ребенка. И каждый раз сам как ребенок радовался, когда нравились его коллажи. Переспрашивал: «Да? Тебе тоже нравится?» А какие он хохмы выдавал... Жил такой человек по прозвищу Зеро. У него была очень красивая жена, действительно красавица. Сидим, она приходит. «Не могу больше с ним жить, надоело. Это м…к, а не человек». – «Это ты про Зеро, что ли? Конечно, он не человек, он «зеро», ноль. Вы до сих пор на одной кровати спите?» – «Да». – «Значит, так тебе и надо. Как с ним можно лежать в одной кровати? Он же м…к самый настоящий. Посмотри на себя и на него. Он ноль, «зеро», ничтожество. А ты потрясающая девочка. Найди себе любовника, живи по-человечески». – «Ты так считаешь?» – «Конечно». Через час приходит Зеро. «А, Зеро, что случилось?» – «Эх, Серго, как хорошо, что ты развелся со своей Светой. Надоело, слушай, уже не могу». – «Это ты про свою жену? Слушай, ты серьезный человек, у тебя совесть есть, честь. Эта кекелка, на кого она похожа?» – «Да, ты понимаешь. Спасибо, брат». У него был очень колючий язык. И невероятная память. Увидел мою сестру и говорит: «Анна-джан, помнишь то платье с цветочками, которое ты носила? С таким вот воротником, с такой сумкой».
Это платье он видел один раз пять лет назад, когда сестра была у меня, и теперь в точности описал. – Вот оно тебе очень подходило, старайся такие вещи носить. Ты выглядела так необычно, а сейчас как все остальные.
И Анна говорит мне: «Если бы он не сказал, я и не вспомнила бы». А Параджанов помнил, кто, что и когда носил. Он смотрел и сразу чувствовал, чего не хватает, что нужно, чтобы человек выглядел незаурядно. Он тут же на месте создавал образ, имидж. Я снимался в его фильмах – в «Ашик Керибе» и «Исповеди», последнем неоконченном фильме. Сохранились кадры из «Исповеди», где я на похоронах спускаю по лестнице взятую в рамку фотографию умершей девушки. Помню тот ужасный день. Параджанов был уже тяжело болен и у него случился нервный срыв на съемочной площадке, когда из-за несоблюдения правил безопасности чуть не сгорел ребенок. Это был последний съемочный день в его жизни, Мастер не успел закончить фильм… Столько времени он мечтал снять этот фильм, который давно сложился у него в голове. «Исповедь» – это крик души, бунт и горечь по поводу уничтожения, унижения всего духовного, красивого… Горько осознавать, что и его имя сейчас эксплуатируется не очень чистоплотными «служителями искусства» в своих меркантильных целях.

Роли

Когда произошли трагические события в Сумгаите, начался конфликт в Карабахе, многие задумали отправиться туда добровольцами, в том числе и я. Тогда я работал в тбилисском армянском театре. Руководитель театра Михаил Григорян вызвал меня к себе и говорит: «Славик, хочу тебе рассказать одну небольшую историю. Надеюсь, она поможет сохранить наш репертуар и заодно будет тебе интересна». И рассказал историю о том, как наш великий актер Ваграм Папазян попал в отряд Андраника-паши. Папазян стеснялся признаваться перед бойцами, что он актер. Ничего не сказал о своей профессии, сказал, что он такой же армянин, как и они, и тоже хочет участвовать в борьбе за свободу. Андраник заметил, что один из новых бойцов очень мягкий по характеру, привыкший к комфорту – несмотря на то, что физически здоровый, красавец. Андраник вызывает к себе непосредственного командира, под чьим началом оказался Папазян, и спрашивает: кто это? Командир объясняет: очень хочет воевать, но никто о нем ничего толком не знает. «Так нельзя, – говорит Андраник. – Обязательно уточните, кто он». Стали просматривать письма, посылки, которые получал Папазян. Заметили, что он получает духи, кружевные платки, другие изысканные предметы. Несмотря на молодость, он уже был популярен. В письмах его поклонники и поклонницы просили, чтобы он вернулся, в его лице армянский театр может потерять гениального актера. Андраник вызывает Ваграма Папазяна к себе и говорит: «Манчс, ты, оказывается, актер. Ты не думай, что армяне должны только с оружием в руках воевать против врага. Они должны воевать искусством, наукой, своей светлой головой. Так что твоя борьба со сцены нам тоже очень нужна». И он буквально насильно отправил Ваграма Папазяна в Тбилиси – благодаря этому дальновидному шагу мы действительно сохранили гениального актера.
Рассказав мне эту историю, Михаил Григорян поделился своим желанием ставить пьесу Перча Зейтунцяна «Встать! Суд идет!» о Согомоне Тейлеряне. «Может быть, ты отложишь свои вещи, свой рюкзак и не поедешь? Если останешься, я буквально с завтрашнего дня начинаю репетиции». Я остался, сыграл эту роль. Командир отряда, который набирал добровольцев в Карабах, позже сказал мне: «Слава, благодаря этим спектаклям гораздо больше людей записались добровольцами».
Спектакль шел с большим успехом с 1989 по 1993 год. Однажды в антракте ко мне подошли несколько женщин: «Сынок, если можно, не уходи сразу после спектакля, мы хотим тебя познакомить с родственницей Согомона Тейлеряна». После спектакля ко мне в гримерную пришли пожилые женщины, самой молодой было за 70 лет, и под руки они вели родственницу Тейлеряна, которой было уже за 80. Она работала в тбилисской библиотеке, у нее дома был хороший семейный архив. «Согомон, балес, наконец, я услышала твой голос, теперь я могу спокойно умереть». Когда я хотел ей объяснить, что это спектакль, женщины знаками показали мне, что лучше помолчать. Старушка пригласила меня к себе домой, она многое хотела мне показать, в том числе и сохраненные письма. Когда на следующий день я пришел, мне объяснили, что она плохо себя чувствует. Очень скоро она умерла, я так и не смог побывать у нее. Спектакль получил очень хорошие отзывы, и мы играли его на гастролях в Армении: в Ереване – на сцене Театра музкомедии, в Ленинакане – в театре имени Мравяна, в Кировакане – в театре имени Абеляна. На гастроли в Кировакан мы приехали в 1990 году – был очень напряженный период, каждый день в армянские деревни привозили хоронить новые жертвы, молодых ребят из Карабаха. Дело дошло до того, что после спектакля, во время поклонов со сцены, народ повалил меня на пол и стал рвать на части одежду, которая на мне была. Оборванный, вхожу в гримерную, и костюмерша кричит: «Что ты наделал, где я возьму теперь сорочку с таким воротником?»
Еще одна интересная история произошла у меня с российским сериалом «Баязет» по историческому роману Пикуля о русско-турецкой войне. Съемки проходили в Сирии. Это были замечательные дни. Хочу отметить, что всегда очень охотно работаю с компанией «Президент-Фильм». Благодаря генеральному продюсеру компании В.В. Арсеньеву, который набирает очень интересный творческий состав, я познакомился и подружился с замечательными актерами и режиссерами. В "Баязете" я играл Исмаил-хана Нахичеванского. С самого начала у меня возникли творческие разногласия с режиссером Стамбулой по поводу решения образа. Исмаил-хан был полковником Эриванской милиции в составе русской армии – единственным нерусским офицером в осажденной крепости. Стамбула хотел показать его полным негодяем, но, насколько я знаю историю, это был порядочный человек, который впоследствии дослужился до звания генерала царской армии. Режиссер фильма устал меня уговаривать. Когда приехал продюсер В.В. Арсеньев, мы вместе с ним решили, что образ я буду играть так, как считаю правильным, и Стамбула больше со мной не спорил. Выстроили образ совсем по-иному, на основании документов, так как Пикуль не всегда точно следовал документальным фактам. Я все уточнил по архивам, Исмаил-хан – не предатель, не трус, тем более что его брат в составе отряда под командованием Тер-Гукасова прибыл на борьбу с турками и помог снять осаду с крепости. Сняли так, как я хотел, даже дописали монолог: «Слушайте, разве я виноват, что я не русский? Но я принял присягу, вы понимаете, что такое для кавказца клятва? Я мужчина, я дал клятву служить в армии и прошу меня не оскорблять, не думать обо мне как о предателе».
Съемки фильма закончились. Нужен был переводчик, владеющий турецким, арабским, русским. В конце концов, с просьбой помочь с переводом обратились к послу Республики Азербайджан в Российской Федерации. И он говорит: «Очень хорошо, что вы пришли ко мне. Я и так собирался посмотреть материал». – «А в чем дело?» – «Один из правнуков Исмаил-хана Нахичеванского работает губернатором Нахичевани. Второй правнук работает в ЮНЕСКО, и он написал мне в письме: «Очень прошу тебя посмотреть, как русские сняли фильм «Баязет». В романе Пикуля исковерканы факты и опорочено имя моего прадеда, честно исполнявшего свой воинский долг». Когда посол Азербайджана вдобавок узнал, что этот образ играет армянин, можете представить, что он ожидал увидеть. Но, посмотрев черновой материал, сказал: «Спасибо! Передайте мою благодарность Степаняну. Фильм снят как надо. У меня претензий нет, я так и напишу правнуку хана Нахичеванского в ЮНЕСКО. А я рад и готов помочь вам».

Армянский театр в Москве

90-е для всех нас стали сложными. Я все продал, чтобы иметь возможность ставить спектакли – благо Параджанов научил собирать, и у меня была неплохая личная коллекция живописи и антиквариата.
Три года маялся без дела, собирался уезжать из Тбилиси в Ереван работать. Но прежде решил приехать в Москву.
Это был 2001 год, в Москве проходил первый Международный театральный фестиваль «Золотая Маска». В Грузии, Армении информационная блокада, а тут царское пиршество, мощнейшие театральные флюиды по всему городу – голова закружилась. И я сделал свой выбор: «В Москву! В Москву!» Многие говорили: «Куда ты собрался, кто тебя там ждет? У тебя в Москве ни друзей, ни родственников».
Так оно действительно и было: в Москве я не знал никого. Ну а сейчас, я думаю, немногие москвичи могут похвастаться таким количеством друзей, как я (и качество, поверьте мне, не отстает от количества). Победил мой принцип: стоит полюбить одного человека в городе, и этот город становится твоим. И вот я в Москве…Как Вы думаете, куда должен в первую очередь пойти армянин, переехавший жить в Москву? Не знаю, как поступают другие. Но мой маршрут был в церковь Сурб Арутюн и Лазаревский
Дом, что в Армянском переулке. В Культурном центре посольства Республики Армения я познакомился с художником Артуром Золяном. Он в 2001 году работал здесь, обучал детей зодчеству. Артур посоветовал мне открыть театральный кружок. Я же намеревался открыть профессиональную театральную студию. Благо опыт имелся: в Тбилиси у меня был актерский курс театральной студии, чьи выпускники составляют гордость театра им. П. Адамяна и до сих пор радуют нас своими победами на театральном поприще.
Я подошел к делу с полной серьезностью. Само место диктовало такой подход. Дом Лазаревых – святое место и для Армении, и для России. В ХIХ – начале ХХ веках здесь располагались гимназия и Институт востоковедения, работали и учились лучшие представители интеллигенции, лучшие умы двух стран. В начале прошлого века Сурен Хачатурян, брат Арама Хачатуряна, открыл при Лазаревском институте армянскую театральную студию. Станиславский преподавал здесь культуру речи, мастерство актера, ставил «Венецианского купца». Студию поддержал Вахтангов и направил сюда одного из своих лучших друзей – Рубена Симонова. Для меня волнующим было само пребывание в этих стенах и очень ответственным – открытие здесь студии. Мы пригласили в студию лучших педагогов театральных вузов Москвы, специалистов из РАТИ (ГИТИСа), «Щуки», «Щепки», Циркового училища, Всероссийского центра пластики и пантомимы, Института культуры и др. Студию назвали именем Лазаревых, отдавая дань великим людям, так много сделавшим для своих соотечественников. Первое публичное выступление нашей студии состоялось в музее Налбандяна на Тверской. Мы показали «Ради чести» А. Ширванзаде. На базе студии мы открыли театр «Артистакан» («Артистический»).
Именно так я назвал театр, отдавая дань театру, взрастившему меня и давшему мне путевку в жизнь.
Посол Республики Армения в Российской Федерации господин А.Б.Смбатян увидел наши первые спектакли и предложил переименовать театр в «Московский армянский», а посольство Республики Армения стало нашим учредителем. Для нас это большая честь и ответственность. На презентации театра присутствовала первый заместитель мэра Москвы и руководитель комплекса социальной >сферы госпожа Л.И. Швецова. «Вы уникальный театр, – сказала она. – Это единственный случай, когда посольство выступает учредителем театра. Армяне – народ мудрый. Они политику объединили с искусством. Это хороший урок всем народам».
За шесть лет, прошедших с того памятного дня, в репертуаре театра появилось более 10 спектаклей (армянская, русская, европейская драматургия). На нас сразу же обратили внимание и стали приглашать на различные фестивали, о нас стали писать театральные СМИ. Уже восьмой год мы работаем вместе с нашими ведущими актерами – Кареном Мартиросяном, Зитой Бадалян, Артаком Шолиняном, неоднократными лауреатами различных фестивалей, в том числе и международных.
Не обошли нас вниманием и киностудии. Наши актеры стали активно сниматься в кино. Карен Мартиросян снялся в фильмах: «Баязет», «Ландыш серебристый», «Время жестоких», «9-я рота», «Неотложка-2», «Зона», «Зверобой» и др. Артак Шолинян – в фильмах: «Баязет», «Нарекаци», «Шпионские игры», «Зверобой», «Глухарь», «Безмолвный свидетель», «Гата», «Смешная», «Ландыш серебристый» и др. Есть явные победы. Фильм «Гата» (режиссер Диана Мкртчян), в котором Карен Мартиросян и Артак Шолинян играли главные роли, стал участником программы Синефондасьон 61-го Каннского кинофестиваля, Открытого российского фестиваля «Кинотавр», Ереванского МКФ «Золотой Абрикос», Киевского МКФ «Молодость», а также Бразильского МКФ.
Шесть лет с нами актер и режиссер Артур Диланян, актеры Сонна Овсепян, Софья Торосян, Ани Саркисян, Виктория Яременко, Андрей Арутюнов. Чуть позже влились в наш коллектив Анна Хосровян, Аида Карапетян, Вячеслав Корниченко, Григорий Грановский, Анна Волкова. Это герои, посвятившие себя созданию армянского театра в Москве, в свои молодые годы осознавшие свою миссию. Они поняли, как важно в России, в стране, где проживают 1,5-2 миллиона армян, иметь театр, куда с гордостью ходят соотечественники, приводя с собой детей и внуков, прививая им любовь к национальному искусству, знакомя с армянской культурой и менталитетом наших друзей других национальностей и вероисповеданий. Сегодня, когда большинство людей заботятся о финансовом благополучии, эти ребята, несмотря на многие трудности, полностью посвятили себя такому понятию, как Московский армянский театр. Низкий поклон им всем.
Мастерство ржавеет, актеру постоянно нужно быть в форме, совершенствоваться. Мы проводим тренинги, используя методы гештальт-психологии. В нашей студии я сам преподаю актерское мастерство. В своем подходе к обучению, мы, естественно, не можем обойтись без системы Станиславского, на которой базируются практически все московские театральные вузы. Но я предпочитаю систему Михаила Чехова. Учеба продолжается постоянно, я объясняю им: «Если вы два года проучились в студии, это не значит, что вы уже актеры и должны только играть. Мало настоящих актеров, потому что мало кто способен постоянно учиться». У актера есть два оружия – исходящий звук и тело, и актер обязан содержать их в наилучшей форме. Если не помнить об этом, время начинает работать против тебя, а если помнить, оно работает на тебя, на развитие широкого диапазона актерского мастерства. Существуют замечательные упражнения, которые должны сопутствовать актеру всю жизнь. Необходимо заниматься самопознанием. Еще на стене храма Аполлона было написано: «Познай самого себя»... Когда ты сам себя изучаешь, в этот момент все в тебе и ты во всем. Михаил Чехов говорил, что актер должен выдать, вынести на сцену свое сокровенное, и зритель не может этого не заметить, не оценить.
Что касается памяти... Человеку на сегодняшний день очень сложно жить в гармонии, а гармония необходима. Социум, как бульдозер, все переворачивает в тебе, выравнивает. Он уничтожает твое «я», твое истинное состояние, и на смену приходит социальная маска, которая так прилипает к тебе, что ты перестаешь ощущать собственное «я» и постепенно теряешь свой собственный звук, свой настоящий крик, взгляд. Это происходит из-за того, что мы думаем о своей физической, земной стороне, а духовное – главное, что участвует во всем, иногда вынужденно отступает на задний план. А память помогает гармонизировать себя. Глубоко в подсознании хранится то, о чем мы забыли, на что уже не обращаем внимания. И чем больше мы возбуждаем зоны памяти, тем больше входим в гармонию со своим «я».
Мы несем в себе груз, не всегда положительный, и не знаем, не понимаем, что к чему. Он нас засоряет, потом превращается в шлак. И вот это все нужно переводить в полезное русло. С помощью упражнений мы восстанавливаем память. И чем больше мы уходим в детство, тем больше ощущаем новую энергию, потому что при каждом своем воспоминании погружаемся все глубже, например, до трехлетнего возраста. Возвращаемся в детство, возвращаем себе те чувства и эмоции, черпая оттуда энергию. И благодаря этой чистой энергии мы, естественно, получаем новую информацию, которую тогда не в состоянии были осознать. Чем больше взрослый человек черпает из детства, тем лучше, поэтому и Станиславский, и Михаил Чехов, и другие говорят, что основной залог творческого начала – это детство. У детей, у примитивных народов гораздо больше развита фантазия, чем у взрослого человека – взрослый знает уже столько законов и запретов, что это мешает ему думать. А ребенку все равно, у него фантазия как птица. Такая фантазия и есть необходимая составная часть творческого процесса. Могу рассказать о своих собственных воспоминаниях. Со мной это произошло, когда мы в Тбилиси играли спектакль «Человек ли он?» по произведению великого грузинского классика Чавчавадзе. Я там играл князя, и специалисты из театральных вузов Грузии говорили: «Это был лучший князь Давид из всех, каких мы видели на грузинской сцене, истинный князь». А я, единственный в театре, был родом из Армении. К тому же я хуже других актеров знал грузинский народ. Почему именно мне так сказали? Спрашиваю у родственников: «У нас в роду были князья?»
– Да ты что, с ума сошел?
И я вспомнил слова Смоктуновского: «Займись самопознанием». Начал каждый день уходить туда, в генетическую память, и в один прекрасный день я увидел, как будто сон наяву – моего прадеда в Тондраке (мои предки из Тондрака, из Маназкерта). Вижу ясно, что вот он идет с красивыми усами, с четками в руках, вижу огромные виноградные поля, вижу в этих полях парней и девушек, сейчас они начнут работать. Я спрашиваю: «Бабуля, кто был мой прадед, отец дедушки?» – «Это такой мужчина был. Крупный землевладелец с огромными богатствами. Звали его Мхитар». Она его видела совсем мало, еще девочкой. И оказалось, что мой князь Давид в точности похож на прадеда... Видите, как познание своего «я» полезно для своего дела. Часто вспомнить недостаточно, нужно еще и завершить. Это уже другая тема. Представьте себе истории, которые не завершаются, начиная со слов, заканчивая действием в нашей жизни. Допустим, кто-то тебя обидел… Меня долгое время ужасно мучила одна история, она случилась со мной в семилетнем возрасте, когда сосед оскорбил меня из-за воды для полива огорода. Эту боль я долго, очень долго держал в себе, пока опять не вспомнил тот случай, и мысленно не завершил его положительно Прошлое нужно завершать. На своем примере я понял, что это дает потрясающий эффект. Многие люди на не обращают внимания, даже не осознают проблему, ходят с мучительным грузом и не понимают, почему у них что-то не так происходит. А это тайна жизни.

Театр у нас современный, многожанровый, многостилевой. У нас много спектаклей и экспериментального характера. Мы стараемся найти для каждого спектакля отдельное решение, новый подход, у нас нет универсальных схем. Весь наш репертуар на русском языке. Некоторые спектакли мы играем на армянском, на французском.
Например, «Голос человеческий» Жана Кокто играем на трех языках. Это первая монодрама в мировой драматургии, она настолько сложна, что мало кто рискует ставить ее даже на родном языке, а мы начали с французской версии – по инициативе актрисы Зиты Бадалян, девушки с карабахскими корнями. Я вначале боялся, что ей будет сложно, ведь она не владела французским. Но она проявила уникальные лингвистические способности и трудолюбие…
Любая другая пьеса держится на сюжетной линии, а здесь одни воспоминания. Каждая хорошая актриса мечтает сыграть эту роль, в ней актриса получает возможность проявить себя, так же как актер – в роли Гамлета. Зита Бадалян не только отлично справилась с задачей сыграть «Голос человеческий» на трех языках, но сейчас работает над одноименной оперой Ф. Пуленка. У нее очень широкий диапазон. В «Тетушке Чарлея» она играет ту роль, которую в фильме исполнял Джигарханян. В постановке по фильму Франсуа Озона «Восемь любящих женщин» зритель просто ждет, когда очередной раз появится на сцене Августина в исполнении Зиты Бадалян.
Мы стараемся играть пьесы на языке оригинала, так как иногда с переводом исчезают очень важные нюансы. Изучая пьесу в оригинале, стараемся перенести эти нюансы (ритм, энергетику, колорит) и на другие языки. С Кокто это получилось, сейчас думаем об Сарояне. «Эй, кто-нибудь!..» играем на армянском и русском, думаем поставить и на английском. Ведь именно английский текст открыл нам тайны, на наш взгляд, вложенные автором в произведение, знаковость мышления Уильяма Сарояна.
.
Мне трудно оставаться только в рамках написанного, иначе я задохнусь. У меня накладывается режиссерская драматургия, ассоциативный ряд. Девушка говорит герою: «Тебя посадили сюда, потому что ты насильник, ты изнасиловал женщину». Он отвечает: «Нет, неправда». Она повторяет свое и уходит. А он остается один и спрашивает самого себя: «Я изнасиловал? Нет, это они изнасиловали все хорошее, все красивое, что когда-то было на свете». Зная биографию Сарояна, нельзя не подать эти слова так, что-бы герой оторвался от действительности сюжета, переводя зрителей в другую реальность.
Мы определили, что наш герой – эмигрант-армянин, который чудом уцелел во время геноцида и, как многие соотечественники, оказался далеко от Родины. Ситуация и так сложная, обостряется еще и этим. Тихо доносится мелодия «Ярхушта», как бы всплывая из глубины памяти, из генетики. У персонажа нет даже имени, он просто чужак. Армянин не может не почувствовать этот намек. Это наша боль, и я не могу не говорить о ней. Важную роль сыграли наши однодневные гастроли в Минске. Если бы не встреча с нашим другом Арменом Хечояном, вряд ли состоялись бы поездка в Минск, выступление на прославленной сцене театра имени Янки Купалы. Мне кажется, именно с этого момента началось общее признание театра, люди стали помогать нам, а не только ходить на постановки.
Это были наши первые гастроли в большом составе. С легкой руки (у армян говорят «с удачной ноги») дело наше пошло. Театр шефствует над государственным колледжем Франции в Москве – колледжем Александра Дюма, мы активно поработали вместе с ребятами и сделали совместный спектакль «Мои воспоминания». Посол Франции увидел его, одобрил и буквально через пару месяцев после Минска мы получили приглашение поехать во Францию, в город Дижон с двумя спектаклями – «Мои воспоминания» и «Голос человеческий». В Дижоне Зита Бадалян играла «Голос человеческий» на французском языке в потрясающем старинном замке, на спектакле присутствовали актеры и режиссеры из ComedieFrancaise. Когда присутствуют такие люди, это добавляет ответственности, было приятно получить от них положительные отзывы.
Только успели вернуться из Франции, как Ника Косенкова (она профессор ГИТИСа, сегодня у нее своя «Театральная мастерская») предложила нам совместный проект. Мы охотно согласились и вместе сделали спектакль «Антигона», где в главных ролях были наши актрисы Зита Бадалян и Диана Нерсесова. Как только закончили эту постановку, поехали в Гренобль на международный молодежный фестиваль, где тоже выступили очень успешно. Там у нас появились новые друзья, с которыми мы до сих пор поддерживаем связь. После всего этого у театра, наконец, появилась возможность сделать постановку «Вай, вай или вояж по-армянски». Эту пьесу я имел в своем портфеле с 1999 года благодаря Арпи Ованесяну, ученику Ежи Гротовского и ассистенту Питера Брука (речь о двух величайших театральных режиссерах XX века. – Прим. ред.), с которым имел честь познакомиться во Франции в 1999 году. Он привез это произведение из Венеции, из монастыря мхитаристов. Автор – Г. Тер-Алексанян, современник Сундукяна, драматург конца XIX – начала XX веков, малоизвестный не только широкой армянской публике, но даже многим знатокам нашей драматургии. Пьеса была написан на уже мертвом старотифлисском диалекте армянского языка – мы перевели ее на русский вдвоем с Нелли Шахбазовой, нашей заведующей литературной частью. Оказалось, что сундукяновский водевиль «Гишерва сабр хере...» не единственное в нашей литературе произведение этого жанра. В оригинале пьеса называется «Картинки из жизни тифлисских женщин, или Паломничество в Святой Телети». Речь о маленьком городе под Тифлисом, где находилась армянская церковь Сурб Геворк и куда каждое лето армяне из Тифлиса отправлялись на паломничество. Мы поработали над этим произведением, и в результате у нас получился спектакль «Вай, вай...». С ним мы уже успели выступить на фестивалях в Москве и Санкт-Петербурге.
В Армении нас долго не замечали, но в прошлом году, когда ЮНЕСКО объявил Год Сарояна, в рамках «hАйфеста» там организовали сарояновский фестиваль. Наши знакомые из ЮНЕСКО рассказали о нас и нашем спектакле по Сарояну организаторам ереванского фестиваля, и мы получили приглашение. Так благодаря Сарояну Московский армянский театр впервые попал на родную землю. Многие актеры-армяне, занятые в спектакле, никогда не бывали на Родине, не говоря уже о русских актерах. Это был, конечно, исторический день. Наши актеры буквально влюбились в Ереван. В городе действительно произошли большие изменения к лучшему.
После «Эй, кто-нибудь!..» и «Вай,вай…» мы взялись за монументальную работу. Московский армянский театр затеял спектакль, посвященный жертвам Геноцида, спектакль «Встать! Суд идет!» по произведению Перча Зейтунцяна, который мы назвали просто «Суд идет…». Мы затеяли очень непростое дело, и, слава Богу, оно получилось. Мы пригласили участвовать в этом проекте видных актеров и звезд российской и армянской сцены. В постановке были заняты 53 актера, среди них – народные артисты России Алексей Петренко, Игорь Костолевский, Александр Михайлов, Юрий Назаров, Сергей Сазонтьев, заслуженные артисты Ольга Кабо, Александр Семчев, Геннадий Матвеев, Олег Гущин и другие замечательные мастера, в том числе из ереванских театров. Главную роль – Согомона Тейлеряна – сыграл Карен Мартиросян. Зита Бадалян сыграла роль матери Согомона Тейлеряна и фрау Дитман, хозяйки комнаты, которую снимал Согомон в Германии. На Артура Диланяна мы навалили сумасшедшую ношу, он играл роли Талаата-паши и прокурора, роли противоположные, с большой текстовой нагрузкой.
Проект стал возможным в рамках фестиваля «Карот», за что мы благодарны Мецо Игитяну.
Спектакль увидел Александр Алферов, режиссер и актер Московского государственного камерного театра. После нескольких лет поисков он нашел у нас актрису для постановки пьесы Э. Портер – Зиту Бадалян. И поставил спектакль «Луисмари «Ода к радости», который тоже стал одним из наших бестселлеров. Там, конечно, мы немного похулиганили, поменяли героиню. В нашей версии спектакля она уже не американка, а армяночка, двенадцатилетняя девочка, которая во время Геноцида потеряла всю родню, и американская организация в рамках Красного креста, фонд «Женская помощь», взяла этого ребенка, несколько лет содержала и каким-то образом нашла в Америке ее дальнюю родственницу, тетю. Эта богатая американизированная тетя – очень жесткая консервативная натура. И девочку отправляют к ней жить. Буквально за пару месяцев маленькой девочке удается изменить психологию всего американского городка. Она всем предлагает сыграть в игру в радость.
У театра много интересных планов. Сейчас мы работаем над несколькими спектаклями. «Царица Армянская» по произведениям Хоренаци, Бюзанда – это IV век, начало христианства. Наверное, вы со мной согласитесь, что они не просто историки, их произведения можно смело назвать художественными. Здесь и период становления христианства в Армении, и мученическая смерть царицы Парандзем в крепости Артагерс. Спектакль практически готов, осталось найти средства на декорации, костюмы, реквизит.
Работаем над произведением «Сон смешного человека» Ф. Достоевского. В спектакле занят наш ведущий актер Артак Шолинян, человек также уникальный, универсальный. Он умеет все и во всех областях. Мы сами удивляемся, как у него это все получается. Он и актер с философско-лирической окраской, и режиссер с психологической утонченностью, и педагог, и художник, и дизайнер, и парикмахер, и швея, и так можно перечислять бесконечно. В наших планах есть «Чудо в Оденсе» (сценарий Сергея Параджанова по сказкам Ханса Кристиана Андерсена). Он очень хотел снять эту картину, но ни «Мосфильм», ни «Арменфильм», ни «Грузия-фильм» не дали возможность ее сделать. Мы поработали над сценарием, творческая работа практически завершена. Но есть опять-таки финансовые проблемы – когда ставишь по Параджанову, возникает очень много вопросов по костюмам. Наши ребята и девушки становятся популярными, а вместе с ними и наши спектакли, наш театр. Зрители активно интересуются, где и когда мы будем играть. Этот вопрос, сожалению, стал очень актуальным, потому что уже несколько месяцев театру не разрешают играть на привычном месте – в посольстве Республики Армения в России по адресу: Армянский переулок, дом 2.
Мы очень надеемся, что проблемы имеют временный характер. Если, не дай Бог, ситуация не найдет положительного решения, это станет ударом по армянской культуре здесь, в России. Московский армянский театр успел уже заявить о себе как связующее звено между Арменией и Россией, как наш культурный очаг в Российской Федерации, у которого очень большая миссия. Тем более что мы Америку не открыли, мы всего-навсего заново реализовали сумасшедшее стремление наших великих предшественников – Вахтангова, Рубена Симонова, даже, могу сказать, Станиславского, которые в начале XX века старались открыть в Москве армянский театр. Но, к сожалению, чудесное начинание этих замечательных людей было загублено Берией. И я надеюсь, что сегодня личности, подобные Берии, не появятся на нашей дороге, потому что театр несет очень большую миссию. Он знакомит неармян с армянской культурой, с армянской литературой, музыкой, поэзией, живописью и т.д. Не говоря уже о том, что при нынешней численности армян в России вопрос о необходимости иметь здесь армянский театр не должен вызывать сомнений.
Театр – не магазин, который можно открыть и закрыть. Он уже заявил о себе, и наш долг – сделать все, чтобы он процветал. Для этого есть все предпосылки. Театр работает уже с выдающимися российскими актерами, готовит серьезные проекты с зарубежными коллегами. И нужно все это поддержать. Тем более что мы не делаем никаких политических вещей, мы всю репертуарную политику ведем очень осторожно, потому что Москва – многонациональный город.
Армен Багратович содействовал созданию Попечительского совета театра, потому что на стихийной основе трудно двигаться вперед. Мы уже представляем свои спектакли на суд серьезных фестивалей в России и Европе, и нам нужна серьезная поддержка, чтобы достойно нести звание Московского армянского театра. Цель этого Попечительского совета – стать ядром объединения на основе любви к театру различных коммерческих, культурных, общественных организаций России, где работают и действуют армяне. Чтобы они хотя бы два-три раза в год здесь пообщались и поддержали этот духовный очаг, потому что театр в Москве, как бы это громко ни звучало, – лицо народа. Мы в любом случае не прекращаем работу. Идет переговорный процесс с Армянским Всеобщим Благотворительным Союзом (AGBU). Они запросили видеоврсии наших спектаклей, они знают, что мы играем на трех языках – армянском, русском и французском, сейчас готовим и на английском, и у них возник интерес. Возможно, они смогут организовать турне.
Раньше мы играли один раз в неделю в нашем маленьком зале на 70-80 мест. Этот зал создает особую атмосферу, интимную связь между актерами и зрителями, потому что актеры работают буквально в шаге от зрителя. В последнее время мы играли по 3 раза в неделю, и каждый раз не хватало мест. Последний по счету сезон мы открыли одновременно на двух площадках. Играли спектакли в нашем зале и Театральном центре им. Высоцкого. У нас не было средств на афиши, теле- и радиорекламу. Реклама шла только по Интернету, и у нас все равно были аншлаги. И вот когда зритель нас признал и пошел к нам, в этот самый яркий момент был получен приказ о прекращении спектаклей.
Здесь нельзя, это посольство. А ведь все поставленные спектакли имеют свои костюмы, декорации, у нас большое хозяйство, которое нужно где-то разместить.
Я верю, что уважаемый Армен Багратович Смбатян все сделает для того, чтобы вернуть прежний режим работы или же найти новое место, новое здание, где можно будет смело писать на фасаде «Московский армянский театр» и активно работать. Потому что планов очень много.

Наш буклет

Tripadviser

Мы в соцсетях